- Подробности
- Категория: Художественные произведения
Рассказ
Засиженная мухами лампа под чёрным патроном освещала маленькую каморку, - отгороженную часть сарая. В ней едва втиснулась железная кровать и приколоченный к стенке столик, на котором громоздилась допотопная радиола "Урал". На гладкую крышку радиолы и бугристое одеяло, сшитое из разноцветных лоскутков, бросала серо-фиолетовую тень нависшая полка. Она была завалена книгами и пожелтевшими журналами до низкого потолка, местами подернутого паутиной. Стены из горбыля были обклеены выцветшими розовыми обоями. Над спинкой кровати черным прямоугольником онемело оконце. Волнами в сарае плавали запахи сосновых поленьев и берёзовых веников.
- Говорит " Маяк ". Московское время - двадцать три часа тридцать минут. Прослушайте информацию из-за рубежа, - глухой голос выдавливался из нутра радиолы, извлекая загадочные вздохи и трески. Зелёный индикатор маленьким чёрным зрачком уставился на худого парнишку с взъерошенными волосами. Он, лёжа, читал пухлую книгу, аккуратно переворачивая ветхие страницы.
Через пол-часа наступало воскресенье, и для Рината - так его звали, - заканчивалась третья учебная неделя в шестом классе. Она принесла два приятных сюрприза. Он побил свой тайный рекорд, - получил в дневник за неделю одиннадцать пятёрок, - и, самое неожиданное, - из далёкой Индии пришло известие, что его иллюстрация к " Мастеру и Маргарите " М. Булгакова, посланная художественной школой ещё в мае на международный конкурс, заняла третье место. Были все причины для ликования, но на душе у Рината было тоскливо - хоть вой.
Отец работал по вахтовому графику: десять дней отдыхал дома, - десять - работал вдали. Сегодня он должен возвратится с вахты, а мать третий день была в запое. Значит, опять будет налитое кровью лицо отца. Его кряхтенье, мат сквозь зубы. Сжатые кулаки будут мельтешить как молохи, а Рината будет трясти, словно эпилептика.
Началась эта свистопляска пять лет назад, когда мать стала прикладываться к рюмке не только с отцом по торжествам, но и без него, когда он уезжал на вахту. В последние два года в дни приезда отец всё чаще заставал мать в дым пьяной. Иногда, особенно зимой, когда вахтовая карусель останавливалась, и отец работал без отъездов, наступал период относительно трезвой жизни. В последнюю же зиму и эта передышка больше месяца не вытягивалась. Мать выпивала или на работе, или с отцом, срывалась и ударялась в запой, что, однако, не мешало ей каждое утро являться на работу. Она, помятая, с набрякшими веками и резким запахом духов, перебивающим перегар, в нужное время была на месте.
Работала она закройщицей в ателье, по праву слыла мастером - золотые руки. Многие желали получить модельную одежду "по - последнему крику " и побыстрее. Клиенты часто приходили в примерочную с бутылкой коньяка или водки. Сей презент приобрёл особую ценность после того, как винные магазины обросли гудящими тучами народа. Заказы выполнялись, жалоб не было, а лишь сплошные благодарности сыпались в " Книгу жалоб и предложений " и начальство корректно не замечали её опухшего лица и трясущихся рук.
Чтобы быть хоть как-то подальше от этого, Ринат оборудолвал в сарае комнатушку, где провёл всё лето. Сарай был пристроен к сеням дома, и Ринат слышал сейчас, как в них мать хлопнула дверцей холодильника, а по полу покатился пустой стакан.
-Теперь будет шарахаться до утра, - подумал Ринат, - хоть бы отец приехал попозже. Глядишь и протрезвеет.
Он привык в периоды её запоя питаться всухомятку, но сегодня к чаю не нашёл даже корки хлеба.После школы с одноклассниками погонял мяч по мёртвым листьям в парке, потом зашёл к другу Серёжке и поиграл с ним в шахматы. Зная ,что мать пьянствует, он не спешил домой, а когда бросил портфель с дневником - рекордсменом в свою каморку и в хлебнице нашарил только крошки, то продовольственный был уже закрыт. Магазин стоял напротив их двора, зажатого многоэтажными громадинами, выливая холодный свет через широкие витрины в засыпающую улицу и ему не было никакого дела до сосущего желудка Рината.
С горькой обидой он вспомнил уютную серёжкину квартиру, солнечную и чистую, его приветливую маму в светлом переднике ; вспомнил, как отказался от настойчивых приглашнеий отужинать, когда в тарелки был щедро разлит парящийся жирный борщ.
Смысл прочитанного уплывал куда-то в сочящуюся смолой поленницу и Ринату пришлось пробежать последнюю страницу заново. Стук в дверь заставил его вздрогнуть. Он замер. Стук повторился. Ринат привстал со скрипучей кровати и откинул крючок, выгнутый из гвоздя. Дверь, жалобно скрипнув ржавыми петлями, ушла в ночь, и в чёрном проёме выступило бледное лицо матери. Пряди жидких нечёсанных волос слегка покачивались. Она держала трясущийся палец с сине-коричневым ногтем у губ и едва слышно прошептала : " Tы видел ?..Они здесь..."
-Кто ? - не понимая и пугаясь ошалело блестящих глаз матери, спросил Ринат. Мать ничего не ответила, скривила рот, отчего глубокие морщины впились в лицо, и поманила на улицу. Ринат засунул ноги в шлёпанцы, сиротливо стоявшие на земляном полу, и вышел. Со света не сразу различил её качающуюся фигуру в халате. Когда же глаза привыкли, он увидел, что лунные блики оцепенели и на полуобнажённых корявых ветках дикой яблони, раскинувшей свою крону над сараем, и в широко распахнутых глазах матери, и на её босых ногах.
- Они здесь:Тут бегают:- мать с трудом удерживала равновесие, оглядываясь по сторонам. Ринат не на шутку испугался. Мелькнуло: " Такого ещё не было."
- Кто бегает? Где? - спросил он. Мать буркнула что-то неразборчивое.
- Ты можешь сказать по-нормальному ? - Ринат почувствовал, как внутри закипело раздражение. Мать схватила его за руку и сгорбилась: - Смотри, смотри !Один к тебе забежал...
Ринат покрылся гусиной кожей: - Черти уже мерещатся. Допилась!
Он вырвал свою руку из сухих ладоней матери с большей силой, чем нужно, и она, не удержавшись, повалилась на скрюченные ветки дикой яблони. Ринат кинулся к ней. Она выплёвывала вместе со слюной ругань, хаотично жестикулируя, но всё-же с его помощью поднялась и поплелась к высокому крыльцу.
Дома Ринат уложил мать на диван, подогрев воду, вымыл ей ноги, укрыл одеялом. Прежде, чем заснуть, она бессмысленными глазами прошлась по комнате и пробормотала: -" Ты их не пускай:Смотри у меня! "
Ринат прибрался в доме, сполоснул грязные рюмки, тарелки, сложил всю посуду в сушильный шкаф и сел на детский стульчик около печки. Этот стульчик сделал отец, когда Ринату было лет пять. Тогда каждое лето они ездили или к морю, или в Ташкент, к родственникам. А как радовались всей семьёй, когда он закончил первый класс на одни пятёрки, потом второй...
Ринат тяжело вздохнул и подумал, что печку на зиму надо будет побелить - извёстка местами полопалась и отлетела, а там, где ещё держалась на кирпичах, была покрыта паутинкой трещин. Вдруг Ринат почувствовал, что в носу защекотало и в глазах заблестели капли. Сердце защемило, но он запрокинул голову, открыл рот, несколько раз глубоко вздохнул и сдержался, чтобы не зареветь.
Мать что-то пробормотала во сне. Он аккуратно поправил одеяло на ней, потушил свет и ушёл к себе в каморку.
Здесь лилась лёгкая музыка. Читать не хотелось и Ринат решил починить старый утюг. Уже две недели как он хотел посмотреть его, но всё не доходили руки. Правда, особой надобности в том не было - отец купил новый утюг; но Ринат хотел починить и этот - пусть в доме будет два утюга. Шуруп с сорванной головкой долго не хотел выкручиваться, но минут через пять всё же поддался. Сняв крышку, Ринат увидел, что причина пустяковая - в месте соединения со спиралью провод просто перегорел. Отсоединив шнур от утюга, он зачистил оба контакта на клеммах спирали, подобрал новый шуруп для крышки, однако, собирать не стал - наконец- то потянуло ко сну.
Он выключил свет, радиолу и скрючился под одеялом. За стенами сарая едва различимо под редкими порывами ветра шелестели листья вишни и яблони. Ринат попытался вспомнить свою иллюстрацию к " Мастеру и Маргарите ", но перед ним рисовалась всё настойчивей какая- то странная композиция, написанная гуашью. Фон - сплошная сажа газовая. На ней густо- ультрамариновые черти лезут на дикую яблоню и крышу сарая. По стоящей дыбом шерсти бегут голубые искры, и такие же горящие точки мигают вместо глаз. Вот один чёрт грузно поднялся по крыльцу, загремел ключами и вошёл в дом. Другой сорвался с крыши, глухо ударился о корни яблони, вспенившиеся над землёй, и дико закричал: " А- а- а!:а- ат!:на- ат!:Рина- а- ат! "
Крик проникал в уши сквозь вату сна. Ринат разлепил веки и постарался привести воспалённые мысли в порядок, но это не удавалось- мозг цеплялся за мучительно быстро испаряющийся сон.
- РИНА- АТ !
Наконец, он очнулся. Оторвал чугунную голову от подушки. Кричала мать. Он выпрыгнул из-под одеяла, поцарапав до крови палец, сорвал крючок, и через несколько секунд был в доме. Ещё в сенях, увидев два отцовских чемодана, он всё понял.
Отец ремнём хлестал бьющуюся в истерике мать. Ринат повис на его жилистой руке: " Не надо, папка! Не надо! ". Одним движением отец стряхнул его, и узкая полоска ремня опять впилась в тело, дёргающееся на диване. Ринат отлетел к печке и ударился затылком об угол. Перед глазами взорвались голубые искры и на какое-то время потемнело. Через несколько секунд он с трудом поднялся. Почувствовав мокрые волосы, понял, что бурые кляксы на извёстке - это его кровь.
Отец перестал бить, тяжело дыша, подошёл к столу, не глядя на сына, налил пол- стакана водки и с бульканьем опрокинул в себя. Мать тихонько выла, натягивая одеяло.
" Водки не было. Отец привёз с собой, " - отметил Ринат и вышел.
В каморке он включил свет, сел на кровать вплотную к столику. Взял шнур от разобранного утюга, проверил что на одном конце вилка целая, а другой, где были два обнажённых провода, расплёл так, чтобы они свободно расходились. Ринат зачистил концы проводов до блеска металла, напильник положил на крышку радиолы. Разодранным о крючок пальцем зажал один провод, второй стиснул зубами. Свободной рукой взял вилку шнура старого утюга и вставил её в розетку...
Ильдус Галяутдинов
